- Пошли купаться, - сказала Лили, отбросив в сторону книгу и наклонившись ко мне. Ноздри ее казались такими же большими, как и глаза.
- Не хочу, - ответил я. И покосившись на лежавшего вблизи негра, добавил: - надо же вещи стеречь. Но Лили уже не слышала моих слов, и грациозно удалялась в противоположную от моря сторону. Напялив очки, я уставился в небо. Было около полудня. Нещадно палило солнце. Очки были без левого стекла, поэтому приходилось смотреть только правым глазом, сощурив левый, затем переворачивать их вверх ногами и смотреть левым, сощурив правый. Однако, не смотря на все ухищрения, ни одного облачка обнаружить не удалось. Оставив тщетные попытки, я лёг на бок, обхватил голову руками и сквозь пальцы продолжал наблюдать за происходящими вибрациями мироздания.
Море лениво плескалось. Количество купающихся поубавилось. Многие люди вернулись в отель, а некоторые, тут же, на столиках, начали поедать принесенную с собой пищу, жадно облизывая пальцы. Я никогда не беру еду на пляж, предпочитая иметь при себе лишь перочинный нож, чтобы можно было открыть бутылку с пивом. Но есть хотелось. Чтобы отвлечься от ароматов сэндвичей и попкорна, я принялся рассматривать соседа. Поставив на волосатый живот небольшой радиоприемник, он изредка менял станцию и неподвижно слушал музыку, слегка дёргая в такт мелодии ступней ноги. Вторая нога при этом была абсолютно неподвижной, что вызывало у меня ощущение некоторого недоумения. Из динамика неслось:
Da sagten wir auf Wiedersehen
Wie gerne wollt ich mit dir geh'n
Mit dir Lili Marleen
Нежный голос Лейлы Андерсон ласкал слух, вызывая воспоминания о Второй мировой войне. Запись 1941 года несла в себе неповторимый аромат молодости. Слеза умиления скоропостижно скатившись по щеке, с шипением запрыгала не песке в невероятном восторге испуская дух.
Между тем, внимательно присмотревшись к своему соседу, я пришел к выводу, что он не совсем негр. Черты его лица были более монголоидными, чем негроидными. Разницы между корейцами и японцами я не понимал. Скорее всего, это был кореец. Может быть южный, а может быть и северный. Но почему-то казалось, что в нем было нечто японистое. Причем лица его я почти не видел. Во первых, по причине своего отвратительного зрения, во вторых - человек прикрылся кепкой с большим козырьком и надписью "Monaco Grand Prix". Все же, несомненно, он был японец. Или около этого. Хрупкое телосложение выдавало в нем творческую натуру, презирающую физическую работу и неуважительно относящуюся ко всем остальным видам трудовой деятельности.
Сагава! Мысль была настолько трезва, что вернула мне самообладание. Вот кого напоминал этот самодовольный джентльмен, слушающий фашистские песни и монотонно двигающий ногой. Ну, конечно же, Сагава! Учась в Сорбонне в 1981 году, он, встретившись со студенткой Рене Хартевелт выстрелил сзади ей в шею, затем стал её есть, попутно занимаясь любовью. Сагава был признан невменяемым. Избежав суда, он написал четыре книги и стал художником. Больше всего он любит рисовать женские попки. "Для еды - это самая восхитительная часть" - говорит мастер.
- Вода - прелесть! - радовалась Лили, брызгая холодными каплями мне в лицо. Она тянула меня за руку, предлагая искупаться. Лезть в воду не хотелось. Настроение было испорчено и окончательно подорвано тяжелой умственной деятельностью. При этом смутный позыв на кормление начинал всё больше и больше доминировать, не давая думать о чём-либо ещё. Солнце наконец-то укрылось неизвестно откуда взявшейся стаей облаков. Море, выплюнув пару медуз на берег, снова успокоилось, продолжив своё невнятное бормотание. Стало невыносимо тоскливо.
- Пошли домой, - сказал я, поднимая матрац и запихивая книгу и очки в карман. Толстый, волосатый чеченец все также неподвижно лежал, слушая Lili Marleen. Его черная нога покачивалась в такт мелодии, как дирижерская палочка. На правой, неподвижной, ноге был надет носок в синюю полоску. "Мой дед тоже был морским пехотинцем", - почему-то подумалось мне.
В номере было прохладно. Солёное тело Лили пахло тиной. Её губы шептали: "Давай ещё раз сюда приедем, хорошо?".
- Ну конечно, милая, - ответил я, рукой нежно гладя её мокрые волосы, пытаясь другой рукой открыть тугое лезвие своего любимого швейцарского ножа.
2001 |
